Salic truth

Since the Renaissance, the Salic truth has become a subject of interest for researchers and publishers. Around 1550, the French Bishop Jean du Tillet published the Truth, along with some capitularies and other texts under the heading "Libelli seu decreta a Clodoveo et Childeberto et Clothario prius aedita ac postremum a Carolo lucide emendata auctaque plurimum ...". In 1557, the German humanist and historian Johann Gerold published in Basel a collection of barbaric truths "Originum ac Germanicarum antiquitatum libri", which included the text of the Salic truth on the now lost manuscript from the Fulda Abbey . In 1602, F. Piet published the Salic truth with his comments. In 1613 the Frankfurt edition of the philologist F. Lindenbrog , in 1649 - G. Wendelin . In 1665, Salicheskaya Pravda was published under the editorship of J. Bignon as part of a collection of Frankish legal form patterns - Marculph formulas , in 1677 E. Baluz published The Truth as part of the two-volume book “Capitularia regum Francorum”. Subsequently, Truth, along with other historical sources, was published and studied by the figures of the German Enlightenment — IG von Eckhardt , I. Schilter , P. Georgis , and T. D. Viarda , F. Walter , E. A Feuerbach . In 1828, a French translation of Salicheskaya Pravda, published by J. Peyret according to du Tille ^{[32] [33] [10]} , was published.

During the 16th and early 19th centuries, Salicheskaya Pravda was printed primarily on individual, accidentally discovered manuscripts, and for the most part only the latest edition of the monument, Emendata, was published. Pravda’s publication was first put on a scientific basis by the French jurist J.-M. Pardesse , who studied more than 60 manuscripts of the monument and in 1843 published the work "Loi salique", where he led eight consecutive versions of the text. Despite some shortcomings of the cumbersome edition of Pardesse, it formed the basis of subsequent scientific editions of Truth. In 1846, the work “The Ancient Law of the Salic Franks” by G. Weiz , appeared as a supplement to the fundamental “History of German State Institutions”; having performed a thorough analysis of Salic truth, in concluding the work of Weitz, on the basis of the data of Pardesse, the first of the scientists attempted to reconstruct the most ancient text of the monument. In 1850, P.I. Merkel published a consolidated text of the Truth, in which eight editions were combined and discrepancies were omitted; the famous J. Grimm wrote the final article to the publication of Merkel, in which he gave a study of the Malberg glossy. In 1874, Ya. F. Berend published the Truth along with salic capitularies, in 1876 a German translation of Pravda by K. Clement was published. In 1880, the London edition of the ten texts of the Truth, edited by J. H. Hessels, appeared, in 1898 - the edition of G. Geffken. In the Russian Empire, the Latin text of Salic Truth was published by R. M. Gube (1867) and D. N. Egorov (1906); Egorov’s publication served as the source for the only complete translation of the monument into Russian (1913; 2nd ed. 1950), performed by N. P. Gratsiansky and A. G. Muravyov, members of the Department of General History, Kazan University ^{[34] [35] [36] [37]} .

Salic truth is one of the most common legal monuments in the early Middle Ages: today there are more than 90 manuscripts, presented with varying degrees of completeness. The classification of the manuscripts of Salic Truth was created and proposed by nineteenth-century scholars as new manuscripts were discovered and studied. Until the middle of the 20th century, the most complete classification was considered to be the division into five families of manuscripts, presented by Hessels in the critical edition of 1880. This scientist attributed to family I four manuscripts, which arose by correspondence with the preserved, most ancient text of 65 titles; family II included compilations of texts of the previous family; Family III included texts from 100 titles; family IV - Emendata. In the V family, Hessels included only one text published by Herold in 1557 (Heroldina) and, for a number of features, significantly different from other manuscripts ^{[38] [39]} .

In the 20th century, the German institute Monumenta Germaniae Historica made several attempts to prepare a new critical edition of the Salic truth. After the renowned jurist, publisher of the Ripuarian Truth R. Zom twice refused to take on the Truth edition under the auspices of Monumenta, it was entrusted to the historian M. Crammer . The publication was prepared in 1912, but did not see the light, because the attempt made by Krammer to radically change the classification of manuscripts was strongly criticized due to serious errors in the dating and genealogy of the texts. After that, for decades no one took upon himself the task of preparing a new edition of Truth. Only in the second half of the century, an employee of the Monumenta Germaniae Historica, KA Eckhardt, prepared and published a three-volume scientific critical edition of Salicheskaya Pravda (1953-1957; 2nd ed. 1962-1969). In his work, Eckhardt gave a substantially revised classification of the manuscripts of the monument ^{[40] [41] [42]} :

1. Pactus legis Salicae is a text of 65 titles (families I and II according to the previous classification). These include the following manuscripts: 1) Group A ₁ - A ₄ , the original edition was created at the end of the administration of Clovis (507-511); 2) the hypothetical group B , intermediate between A and C, was compiled under Theodoric I in 511-533; 3) the group C ₅ - C ₆ , the original revision arose under Guntramn (567–593) and Hildebert II (593–596).
2. Lex Salica - the text is divided into 100 titles (family III according to the previous classification), partly because of the editor's desire to break the oldest 65 titles into more parts, partly because of the addition of new titles. These include: 1) the D ₇ - D ₉ group containing the Malberg gloss; it was compiled with Pipin the Short in 763-764; 2) the group E ₁₁ - E ₁₆ (compiled under Charlemagne in 798 and represents the processing of group D, the Malberg glossy is absent) ^{[approx. 8]} .
3. Lex Salica Karolina - a text of 70 titles, compiled under Charlemagne in 802–803. This includes the extensive K ₁₇ - K ₈₁ group ; The manuscripts included in the previous classification were called Emendata. This group is adjacent to the manuscripts S ₈₂ and S ₈₃ , which are a private compilation of the 9th century, as well as a manuscript V ₈₄ consisting of 70 titles, of which only two sheets have been preserved.
4. Heroldina is a text-compilation of 80 titles, printed in the 1557 edition of Herold on the basis of a lost manuscript (or manuscripts), as well as on the basis of a number of Caroline’s manuscripts.

Салическая правда представляет собой наиболее обширный свод варварского законодательства. Дойдя до нашего времени во множестве списков, редакций и вариантов, записывавшихся на протяжении столетий, Салическая правда является одним из древнейших и богатейших источников по истории социально-экономических и правовых институтов древних германцев, в течение V—VI веков столкнувшихся с исчезающим античным обществом и создавших новый общественный строй в Западной Европе, в современной литературе относимый к эпохе германского железного века . Институты Салической правды отличаются переходным характером: закон ещё знает рабов , но они уже не играют какой-либо решающей роли в экономике; полусвободные литы исключены из общины, но обязаны платить оброк и исполнять повинности; целый ряд норм в соответствии с германскими обычаями сохраняет привилегированное положение женщин, но во многих вопросах решение принимает уже семейный круг, а брак, который у древних германцев мог быть расторгнут по мотивированному требованию жены, здесь под влиянием христианства уже носит характер неразрывного союза, возможность расторжения которого не предусматривается. По выражению С. С. Неретиной , Правда — «ценнейший памятник раннесредневековой культуры», которая «упорно отстаивает независимость» как от античности , так и от феодализма ; этот текст свидетельствовал «о нарождении новой — неримской и неварварской цивилизации». Переходный характер носит сам язык, на котором написана Салическая правда — народная латынь с резко отличающимися от классической латыни склонениями , спутанными окончаниями слов и неправильными конструкциями фраз, в которых можно узнать первые зачатки старофранцузского языка ^{[7] [44] [45] [46]} .

Как и другие варварские правды, Салическая правда представляет собой не систематический сборник законодательных норм абстрактного характера, а судебник, состоящий из решений конкретных судебных случаев (казусов), закрепленных древней традицией и касающихся в основном регулирования общинного жизненного уклада, включая семейные и имущественные отношения. Правда фиксирует древнегерманское обычное право, в течение многих столетий складывавшееся на правом берегу Рейна и подвергшееся влиянию новых социально-экономических и политических обстоятельств после завоевания германцами галло-римских территорий; основная часть памятника состоит в предписаниях о вергельде , уплачиваемом в качестве штрафа за убийство, посягательства на личность и индивидуальную собственность. Даже когда в Правде формулируется более или менее обобщенная юридическая норма, она записывается в специфической наглядно-предметной форме, с указанием всех второстепенных деталей, вплоть до слов, выражений и жестов, которые должны были сопровождать соответствующую процедуру. Сюда же относится и крайний формализм Правды, предписывающей строгое соблюдение установленных действий и формул, часто ритуально-символического характера (например, бросание горсти земли в титуле LVIII или стебля в титуле XLVI); вызов в суд, передача имущества, уплата возмещения и другие юридические акты требовали особой процедуры, нарушение которой влекло недействительность всего акта ^{[47] [48] [49] [50]} .

Дошедший до нас текст Салической правды состоит из глав («титулов»), которые, в свою очередь, состоят из параграфов и позднейших изменений к ним; некоторые из изменений обозначены в ряде рукописей как «прибавления» ( лат. Additamenta, Additum ). Как отмечал Г. Бруннер , многие изменения были вставлены не в качестве оговоренных прибавлений, а прямо в основной текст; об этом свидетельствует тот факт, что ряд норм не подходит к общей связи и названиям титулов, их содержание является новеллой по сравнению с остальными нормами или даже заимствован из других источников. В частности, самый первый титул Салической правды, трактующий о вызове в судебное заседание, принят явно позже, чем последующие титулы о краже свиней, рогатого скота и т. д.; в титул XIV «О нападениях и грабежах» наряду с параграфами об ограблениях включены нормы об оскорблении мертвых ; титулы «О краже лодок» и «О кражах на мельнице» помещены между титулами «О порче» и «О самовольном пользовании чужим конем» и т. д. Почти в центре Правды помещен сводный титул XXVII «О различных кражах», предваряющий серию новых норм о кражах, грабежах, убийствах и процессуальных вопросах безо всякой последовательности. Из-за этих особенностей текст памятника, носящий следы многочисленных вставок и изменений, не является монолитным ^{[51] [52]} .

Как акт консолидирующего характера, Салическая правда оказала влияние не только на законодательство Франкской империи вплоть до её распада, но и на правовую систему некоторых народов. В варварских правдах рипуарских франков , баваров , алеманнов и других германских народностей можно найти большое количество правил, обычаев и институтов, заимствованных из Салической правды. Карл Великий исходил из Салической правды как основы при своих законодательных реформах. По словам С. А. Муромцева , «франкское право составило в Германии в течение средних веков источник судебной практики и законодательства и подготовило эту страну к восприятию римского права »; историк Б. Круш даже опубликовал работу «Die Lex Salica das älteste deutsche Gesetzbuch», в которой назвал Правду старейшим немецким кодексом . Явные следы салических правовых институтов можно увидеть в сборниках обычного права других народов Европы; в XIX—XX веках ряд исследователей ( Н. В. Калачов , М. П. Погодин , А. Н. Филиппов ) допускали возможность определённого влияния этого правового памятника на отдельные положения Русской Правды . Салическая правда сыграла значительную роль в XIV веке во Франции и позже в других государствах при решении вопроса об отстранении женщин от престолонаследия ^{[53] [54] [55]} .

Если историки XIX — начала XX веков в целом не подвергали сомнению положение о том, что Салическая правда, как и другие варварские правды, являлась реально применяемым источником права, то начиная с середины XX века некоторые ученые подняли вопрос о соответствии законодательных текстов Раннего Средневековья юридической и судебной практике. В 1947 году французский историк С. Стейн опубликовал статью, в которой назвал Салическую правду подделкой в том смысле, что она «никогда не играла роли имеющего силу кодекса законов и не предназначалась для того своими составителями»; по мнению ученого, не существует ни одной официальной редакции Правды, а дошедшие до нас рукописи являются частными фальсификациями. Вывод Стейна о подложности Салической правды не получил поддержки в научных кругах, а К. А. Экхардт в своих трудах убедительно доказал существование нескольких редакций Правды. Однако в 1977 году вышла работа Х. Нельзена , в которой было поставлено под сомнение практическое использование Салической правды в ходе судопроизводства и других юридических процедур: Нельзен указывал на факт значительных правовых пробелов в тексте памятника, а также на то обстоятельство, что франкские источники не содержат ни одной цитаты из Правды либо точной ссылки на её положения и что франкские судьи не могли применять Правду в силу незнания латинского языка. Представители традиционной точки зрения, возражая сторонникам ненормативной природы Салической правды, обращали внимание на то, что средневековые законодательные тексты невозможно судить по современным стандартам. В частности, авторы коллективной монографии «Использование грамотности в раннесредневековой Европе» под редакцией Р. МакКиттерик подчеркивали взаимодополняемость и взаимное проникновение устных и письменных источников права: в эпоху Салической правды имела значение не форма подачи сообщения, а его содержание. По мнению С. Кейнса , функцией средневековых законодательных кодексов было «содействие в доставке на места информации о том, что постановил король, а не создание корпуса законодательства, на который можно было бы постоянно ссылаться». Отсутствие ссылок на Правду в юридических документах эпохи, скорее всего, объясняется тем, что судьи не видели необходимости в цитировании законов, а для тяжущихся сторон отсутствие цитат отнюдь не умаляло законность принятого решения, которое основывалось на власти и авторитете суда ^{[56] [57] [58] [59]} .

Франкское общество

Рабы, вольноотпущенники и литы

Салическая правда различает свободных, несвободных и полусвободных. Только свободные обладали личной правоспособностью , которая по древнегерманскому обычаю приобреталась с момента присвоения имени и освящения водой. Раб лишен всяких прав и в Салической правде рассматривается как вещь. В отношении участи раба единственным критерием является экономический интерес его владельца. Кража раба карается наравне с кражей коня или скота (титул X, § 1), убийство свободного чужим рабом трактуется в законе наряду с убийством чужим животным (титулы XXXV и XXXVI). Владелец обязан к уплате виры, но он может освободиться от уплаты виры выдачей раба или животного родственникам убитого. Хотя законом установлена смертная казнь и телесные наказания для рабов, рабовладельцу предоставлялось право выкупить своего раба (титул XL, §§ 2 и 11). В процессе против раба, подозреваемого в краже (титул XL, § 4) мера ударов определялась в согласии с интересами владельца этого раба; потерпевшая сторона в случае намерения пытать раба сверх установленной нормы должна была внести залог . Только рабы подвергались пыткам и только они одни наказывались избиением или увечьем (титул XL, § 4); если раб не был в состоянии уплатить штраф в 6 солидов, он кастрировался (титулы XII и XL); в тех случаях, когда свободный наказывался штрафом в 45 солидов, к рабу применялась смертная казнь (титул XL, § 5). По Салической правде у раба отсутствовали правоспособность и дееспособность на суде, владелец был обязан действовать за него, не было процесса против раба, а лишь против его владельца. Особую категорию рабов с повышенным вергельдом за их убийство и кражу (до 85 солидов против обычного вергельда раба в 30—35 солидов) представляли собой ремесленники и квалифицированные работники — виноградари, кузнецы, плотники, конюхи (титул X, приб. 4), а также челядь (титул X, приб. 5) ^{[60] [61]} .

Рабство приобреталось военным пленом , рождением от несвободного, брачным союзом свободного и рабыни (титул XXV, § 5; титул XIII, § 9) или свободной женщины и раба (титул XIII, § 8; титул XXV, § 6), а также порабощением, в том числе в результате злостной неявки в суд (титул LVI, § 1). Раб мог приобрести свободу только актом отпуска на волю. Салическая правда знает единственную форму отпуска на волю — так называемое освобождение через денарий перед королем (титул XXVI); в главе II капитулярия «Capitula legis Salicae» упоминается и отпуск на волю частным образом. При форме отпуска на волю согласно Салической правде центр тяжести лежал в содействии короля, а потому она очень скоро распространилась от франков на всю империю. Отпуск на волю через денарий производился не самим владельцем, а посредством доверенного лица; это делалось, вероятно, затем, чтобы дополнительно продемонстрировать освобождение отпускаемого. Неизвестно, получал ли вольноотпущенник отпуском на волю через денарий перед королем статус свободного франка, но установлено, что раб достигал этим актом по крайней мере правового положения лита. Капитулярий V устанавливал, что вергельд за убитого вольноотпущенника составлял 100 солидов против 200 солидов за убийство свободного; в случае, если свободный соучаствовал в преступлении с вольноотпущенником, он уплачивал такой же штраф в 15 солидов, как и в случае, если бы он действовал совместно с рабом ^[62] .

Полусвободные литы представляли собой сословие зависимых крестьян . Лит, помимо возложенных на его земельный участок обязательств , был обязан к уплате владельцу земли личной подати и к выполнению барщины . Литы не пользовались правом свободного передвижения и не могли покинуть землю без согласия владельца, но, с другой стороны, не могли быть проданными без своего двора. Если раб отпускался на волю по праву лита, ему следовало предоставить участок земли. С одной стороны, литы не считались вещами подобно рабам, обладали правоспособностью, заключали сделки (титул L, § 1), самостоятельно вели дела в суде (титул L, § 2), были активно и пассивно допущены к штрафам, заключали между собой браки, по всей видимости были военнообязанными . С другой стороны, их вергельд составлял лишь половину виры за свободного (титул XLII, § 4), они находились под властью владельца и для достижения полной свободы их нужно было отпускать на волю актом, аналогично отпуску на волю раба (титул XXVI). Брак между свободными и литами запрещался наравне с браком между свободными и рабами. Если лит похитил свободную женщину, он подлежал смертной казни (титул XIII, § 7), как это имело место с рабом. Брачный союз свободной и лита влек за собой потерю её свободы (титул XIII, § 8). Закон передавал и лита, и раба, убивших свободного, родственникам жертвы для покрытия половины виры (титул XXXV, § 5). Положение лита приобреталось рождением от лита, брачным союзом свободной женщины и лита, отпуском раба на волю, а также путем добровольного принятия статуса лита ^{[63] [64]} .

Привилегированные сословия. Romans

Салическая правда устанавливает привилегированный правовой статус ряда представителей королевской должностной знати , в число которой входили и министериалы — королевские рабы ( лат. pueri regis ). Для графа устанавливался тройной вергельд в 600 солидов, если граф был свободного происхождения (титул LIV, § 1), и вергельд в 300 солидов, если он был королевским рабом (титул LIV, § 2). Вслед за графом Салическая правда упоминает сацебаронов , которые присутствовали в судебных собраниях (титул LIV, § 4); вергельд сацебарона — королевского раба составлял 300 солидов, сацебарона-свободного — 600 солидов (титул LIV). Королевские рабы назначались на должности королем из числа его полусвободной челяди и, по всей видимости, становились вольноотпущенниками, зависимыми от короля; несмотря на то, что они не считались полностью свободными, нахождение на королевской службе существенно повышало их статус. Параграфы 3 и 4 титула XLI говорят о «человеке, состоящем на королевской службе» (речь, очевидно, идет об антрустионе ); его вергельд составлял 600 солидов. Королевская служба имела не менее значительные последствия для правового положения галло-римлян: жизнь римлянина — «королевского сотрапезника» ( лат. conviva regis ) оценивалась повышенным по сравнению с обычным римлянином вергельдом в 300 солидов (титул XLI, § 5). В некоторых случаях король оказывал отдельным лицам особенную протекцию, что влекло повышенную ответственность за покушение на таких лиц; так, похититель девушки, находившейся «под покровительством короля», должен был уплатить повышенный штраф (титул XIII, § 6). Служба во франкской армии также давала привилегированное положение, выражавшееся в тройном размере вергельда для всех свободных военных (титул LXIII, § 1); этот тройной вергельд снова повышался в три раза и составлял 1800 солидов, если военный был членом королевской дружины (титул LXIII, § 2). Сословным преимуществом обладали и священнослужители: диакон оценивался в 300 солидов, священник в 600 солидов и епископ в 900 солидов (титул LV, приб. 5—7) ^{[65] [66] [67]} .

Особенностью правового статуса галло-римлян был более низкий вергельд. Вергельд римлянина составлял 100 солидов (титул XLI, § 6) в отличие от вергельда свободного франка в 200 солидов. Штраф за ограбление франка составлял 63 солида, а римлянина лишь 35 солидов (титул XIV, §§ 1 и 3). При грабеже в доме, с совершенным там убийством при скоплении людей, штраф за убитого франка составлял двойную сумму штрафа за убитого римлянина или лита (титул XLII, § 4). Тот, кто продавал франка как раба, наказывался в 200 солидов; если же речь шла о римлянине, штраф составлял лишь 63 солида (титул XXXIX, §§ 2 и 3). Если римлянин связывал без причин франка, он должен был уплатить штраф в 30 солидов, но если франк связывал римлянина, штраф измерялся лишь в 15 солидов (титул XXXII). Правовая дифференциация была введена и в среде самих римлян: вергельд «римлянина, обязанного платить подати» ( лат. Romani tributarii ) оценивался в 63 солида — ниже, чем 100 солидов за римлянина-землевладельца ( лат. Romani possessores ); в тройном размере в 300 солидов наказывалось убийство римлянина — королевского сотрапезника. Причины более низкого вергельда римлян до конца неясны; известно, что многие римляне занимали во Франкской империи высокие должности, а значит, они не ущемлялись из-за принадлежности к другому народу. По предположению некоторых исследователей, пониженный вергельд римлянина объясняется тем, что он не являлся членом общины, а следовательно, за него не оплачивалась треть в пользу общины. Помимо римлян, в Салической правде упоминается «варвар, живущий по Салическому закону», чей вергельд не отличается от вергельда франка; в литературе встречается мнение, что это выражение не находилось в первоначальном тексте и берет свое начало от сыновей Хлодвига, Хильдеберта и Хлотаря, господствовавших над более обширной областью, чем указано в титуле XLVII ^{[68] [69]} .

Женщины и дети

Ни в Салической правде, ни в салических капитуляриях нет прямых положений о существовании опеки над замужней или незамужней женщиной, однако по всей видимости такая опека существовала, поскольку другие источники подчеркивают необходимость согласия для вступления в брак родственников невесты. Согласие родственников жениха также требовалось, но оно не носило характера правовой необходимости для вступления жениха в брак, как это имело место у невесты. При умыкании женщин часто отсутствовало согласие сородичей невесты, именно потому что лишь такое согласие было существенным, а отсутствие согласия основывало похищение. Именно об умыкании невесты трактует титул XIII «О похищении свободных»; такое похищение является не преступлением против личных прав женщины, а нарушением прав отца или опекуна. Согласно Тациту опека — мундиум — существовала у всех германских племен; её осуществлял до вступления в брак отец или, в случае его отсутствия, ближайший агнат , а после вступления в брак муж женщины. Во всех варварских правдах франков впоследствии упоминается сумма ( лат. pecunia, pretium ), которую должен был уплатить муж при заключении брака, чтобы получить опеку над женщиной. Лишь Салическая правда ничего не говорит об этом pretium при вступлении девушки в брак, но конкретно упоминает о нём под названием «reipus» при вступлении вдовы в брак (титул XLIV) ^{[70] [71]} .

Салическая правда ставит женщин и девушек под особое правовое покровительство, что свидетельствовало о традиционном для германцев уважительном отношении к женщинам, основывавшемся на обычаях матриархата. Закон (титул XLI, §§ 3 и 4) присваивал им тройной вергельд и повышал эту оценку снова в тройном размере при тех преступлениях, где мужчина-франк оценивался тройным вергельдом. Закон охранял женскую честь (титул XXX, § 3) чрезвычайно большим штрафом: в то время как оскорбление мужчин штрафовалось по общему правилу 3 солидами, оскорбление женской чести («если кто… назовет свободную женщину блудницей, и не докажет этого») облагалось штрафом в 45 солидов. Капитулярий III содержит целый ряд специальных случаев нарушений чести женщины, наказуемых высокими штрафами. Убийство беременной женщины искупалось суммой в 700 солидов (титул XXIV, § 3), позднее — суммой до 1200 солидов (глава 11 капитулярия III) ^{[72] [73]} .

Франк становился совершеннолетним с достижением 12-летнего возраста, когда он начинал нести юридическую ответственность за преступления и нарушения правопорядка (титул XXIV, § 5). Повышенной правовой охраной пользовались свободные франки моложе 10 лет, убийство которых каралось тройным вергельдом (титул XXIV, § 1); 10-летний возраст, по-видимому, признавался началом совершеннолетия в более древние времена. Несовершеннолетний мальчик носил согласно обычаю длинные волосы и стрижка волос означала у германцев окончание детства; лицо, которое остригло свободного длинноволосого мальчика (титул XXIV, приб. 2) или свободную девушку ^{[прим 9]} (титул XXIV, приб. 3) без разрешения их родителей, наказывалось высоким штрафом в 45 солидов. Совершеннолетие не давало автоматически свободному франку во время жизни его отца социальной и экономической самостоятельности: это вытекает из титула LIX, показывающего, что мать, а не отец, имеет право на наследство после умершего сына, из чего можно заключить, что сын при жизни отца не владел собственным состоянием. Салическая правда не знает эмансипации в римско-правовом смысле; с достижением совершеннолетия свободному франку была лишь дана возможность учредить собственное домохозяйство после смерти отца, а при жизни отца лишь с его согласия. За убийство длинноволосого мальчика устанавливался вергельд в 600 солидов (титул XXIV, § 2); в совокупности с аналогичным вергельдом за убийство мальчика до 10 лет (титул XXIV, § 1) это означает, что по достижении совершеннолетия от самостоятельного усмотрения отца зависело решение вопроса — отпустить ли из-под своей власти сына актом стрижки волос. Предоставление самостоятельности сыну актом стрижки волос следует и из капитулярия I, согласно которому дочери не зачисляется в наследство полученное от её отца приданое , а также не зачисляется сыну то, что он получил в случае стрижки его волос. Стрижка волос, таким образом, для сына имела такое же значение, как выдача замуж дочери ^[74] .

Marriage and Family

Брачное право

Ни в Салической правде, ни в каком-либо другом германском правовом памятнике нет сведений о возрасте, необходимом для вступления в брак ; некоторые исследователи допускают, что у германцев позволялось вступление в брак только после достижения половой зрелости . Салическая правда зиждется на принципе моногамии : так, похищение чужой замужней женщины наказывается равным с вирой штрафом в 200 солидов (титул XV), а значит, препятствием к браку является уже существующий брак. Абсолютным препятствием к браку считалось и объявление лица «вне закона», поскольку оно исключало всякую правоспособность. Препятствием к браку являлось отсутствие личной свободы. Браки между несвободными не считались законными, а всякое сожительство такого рода в любое время могло быть расторгнуто владельцами рабов. Брачное сожительство между свободной и несвободным точно так же влекло за собой потерю свободы, как и сожительство свободного с чужой рабыней (титул XIII, §§ 8 и 9); для такого союза действовали принципы так называемого рабского брака, то есть в этих случаях отсутствовали всякие юридические последствия законного брака, а дети, рожденные в таком сожительстве, были также несвободны. Нередки были сожительства между свободными и их собственными рабынями, но такой союз не рассматривался как законный брак, а лишь как фактический брак неюридического характера. Между полусвободными не существовало препятствий к браку, но в то же время браки между свободными и полусвободными строго запрещались, а полусвободный даже подвергался смертной казни в случае похищения им свободной (титул XIII, §§ 7 и 9) ^[75] .

По Салической правде существует абсолютное препятствие к браку между близкими родственниками ; согласно титулу XIII (приб. 2) брак такого рода рассматривается как преступный и подлежит расторжению, а дети от такого брака считаются лишенными прав наследования и нечестивыми ( лат. infamia notati ). Помолвка также действовала как препятствие к браку, поскольку создавала обязательственные отношения между женихом и невестой, и нарушитель помолвки мог быть присужден к уплате штрафа наравне с любым другим вероломным должником. Брак с чужой невестой облагается сравнительно высоким штрафом в 63 солида (титул XIII, § 10), а согласно более позднему дополнению (титул XIII, приб. 3) закон обязывает к уплате 15 солидов жениху, невеста которого вступает в брак с другим. По отношению к чужеземцам допускался брак через умыкание как законный, но если речь шла о похищении соотечественницы, то это означало препятствие к браку независимо от связанных с этим санкций (титул XIII, § 4), поскольку такой союз не рассматривался как законный брак. Однако здесь предоставлялась возможность восстановления права, если похищенная признавала в присутствии своих родственников и похитителя его своим мужем ^{[76] [71]} .

До вступления в брак имело место заключение помолвки, но из закона не видно, как она происходила. Из других источников известно, что в обручение входила сделка о брачном даре, а согласие невесты учитывалось лишь в том случае, если согласие на брак давал не отец или брат, а другой агнат; кроме того, из поздних текстов Салической правды (титул XIII, приб. 4) известно о наличии обычая свадебного поезда . Салическая правда сообщает незначительные данные по отношению к вступлению в брак вдовы (титул XLIV), которое происходило при вмешательстве в это дело судебного собрания. Председатель собрания должен был иметь при себе щит, и трое мужчин должны были предъявить три иска. Желающий жениться на вдове давал 3 солида и 1 денарий, после чего трое мужчин, выполнявших роль брачных свидетелей, проверяли, имеют ли эти деньги свой полный вес. После выполнения этой церемонии жених мог взять вдову замуж. Плата при заключении этого брака ( лат. reipus ), по всей видимости, была вознаграждением за убытки, понесенные семьей невесты в связи с потерей рабочей силы; право на получение reipus имел ближайший родственник вдовы. Титул XLIV перечисляет этих родственников (каждый из них получает reipus при отсутствии предыдущих): 1) старший сын сестры вдовы, 2) сын её племянницы, 3) сын тети по женской линии, 4) брат матери, 5) брат прежнего мужа, 6) ближайший родственник умершего мужа до шестой линии. Помимо reipus'а салическое право (глава 7 капитулярия III) знает так называемый ахазиус ( лат. achasius ) — выкуп, который уплачивала вступавшая в новый брак вдова в размере 10 % стоимости брачного дара и который предназначался для вознаграждения родственников умершего мужа за связанные с брачным даром убытки ^[77] .

Семейная община

Во времена издания Салической правды семья ещё не представляла собой исключительно тесной связи между супругами и детьми, а была совокупностью всех кровных родственников , сила и власть которой росла с количеством её членов, хотя закон уже различает более близких и отдаленных родственников. По свидетельству Тацита, у германцев дела дружбы и ненависти делались общей судьбой всех членов семьи и вся семья как таковая требовала удовлетворения своих претензий. Преступление рассматривалось как нападение, влекущее за собой частную войну между родственниками преступника и родственниками жертвы. Обе семьи отвечают солидарно за месть и возмещение; об этих отношениях свидетельствуют титулы LVIII «О горсти земли» и LXII «О вире за убийство». В тесной связи с семейным правом у древних германцев стоял институт соприсяжников, согласно которому сородичи взаимно были обязаны к содействию перед судом путем заверения под присягой высказываний родственников и их защиты. Домашняя община охватывала детей и, возможно, незамужних сестер или сестер-вдов. Жена по общему правилу не входила в имущественную общину и не имела права наследования после умершего супруга, но у неё сохранялись сильные семейные и некоторые наследственные связи со своими собственными родственниками по крови. Нередко домашняя община распространялась и на братьев после смерти отца, очень часто на детей преждевременно умерших братьев. В Салической правде нет определённого положения об отцовской опеке над своими детьми, но некоторыми источниками засвидетельствованы права отца на получение вергельда детей и выкупа ( лат. pretium ) при вступлении в брак дочерей, а также на пользование и управление имуществом детей ^[78] .

Выход из семьи осуществлялся посредством эмансипации, адопции и отречения от рода. Эмансипация заключалась в отпуске сыновей из-под отцовской опеки; существенную часть этого акта составляло выделение имущества детей или снабжение сыновей предметами личного обихода, соответствующее приданому дочерей при их выдаче замуж, и дар со стороны детей, подразумевающийся как вознаграждение. По общему правилу с эмансипацией было связано деление домашнего состояния, которое не было обязательным, поскольку отец был вправе осуществить такое деление и позже или продолжать общность имущества до своей смерти. Поводом к установлению самостоятельности сына служили коммендация королю или знатному человеку, а также усыновление ( лат. adoptio ) третьим лицом. Молодой человек, усыновленный третьим лицом, по-видимому, не становился постоянным членом его семьи и передавался отцом третьему лицу, получившему некоторую власть над ним и оставлявшему его в своем доме, скорее всего, чтобы этим отсутствием в отцовском доме более ясно и очевидно подчеркнуть окончание отцовской власти над сыном. Салическая правда создала также возможность прекратить семейные связи и принадлежность к роду, чем можно было освободить себя от рисков, связанных с солидарной ответственностью за высокие штрафы членов семьи, путем введения особой процедуры. Согласно титулу LX «О желающем отказаться от родства» тот, который хотел добиться такого результата, должен был явиться перед тунгином суда, сломать над своей головой три палки в четыре куска, бросить их на четыре стороны судебного места и торжественно заявить, что он отрекается от своих родственников по отношению к наследованию и другим правам и обязанностям. В результате этого акта закон устанавливал, что отрекшийся не мог больше пользоваться ни наследством, ни правом на виру в случае смерти или убийства какого-нибудь родственника в будущем. В случае же смерти или убийства самого отрекшегося его наследственное имущество или вергельд переходили в казну ^[79] .

Семейно-правовые последствия вергельда. Chrenecruda

Вергельд, изначально представляющий собой материальный выкуп за убийство человека в целях избежания вражды родов, влек двоякие последствия для семей жертвы и убийцы: право на получение вергельда с одной стороны и ответственность за вергельд с другой. По Салической правде действовал следующий принцип деления вергельда между близкими и дальними родственниками убитого сородича: одну половину получали сыновья, другую — ближайшие родственники по отцовской и материнской линиям, а в случае их отсутствия эта половина переходила не к сыновьям, а к казне. Правда толкует лишь случай с убийством отца (титул LXII). Капитулярий I имеет в виду тот же случай; хотя его текст сильно изуродован, его содержание можно установить следующим образом. Одна половина виры свободного, не имеющего отца, принадлежит сыновьям, одна четверть матери и последняя четверть трем ближайшим родственникам со стороны меча (то есть отца) и трем ближайшим родственникам со стороны веретена (то есть матери). Этим родственникам со стороны меча и веретена принадлежит половина виры, в случае, если матери уже нет в живых. Группа родственников со стороны меча и веретена, каждая в отдельности, делят виру между собой так, что ближайший из них получает 2/3 суммы, которая доставалась группе, следующий родственник получает от оставшейся трети опять 2/3, так что последний получает третью треть от третьей трети общей доли ^[80] .

Процедуру ответственности семьи за уплату виры устанавливал титул LVIII « О горсти земли » ( лат. De chrenecruda ). Неплатежеспособный убийца должен присягнуть с 12 соприсяжниками, что ничем больше не владеет. Выполнив это, он может привлечь своих родственников к уплате недостающей суммы вергельда, причем для этого требуется ряд символических действий. Он идет в свой дом, берет горсть земли из четырёх углов дома, становится на порог и, смотря вовнутрь дома, бросает землю левой рукой через плечо на своего ближайшего родственника. Выполнив это, должник обязан босым, в одной рубашке, держа кол в руке, прыгнуть через плетень . После этой церемонии ближайшие родственники становятся обязанными к уплате недостающей суммы, а в случае, если должник не имел имущества, то всего вергельда. Если и ближайший родственник неплатежеспособен, должник бросает землю на следующего ближайшего родственника. Очередная последовательность родственников следующая: 1) отец, 2) братья, 3) сестра матери и её дети и 4) по три родственника с материнской и отцовской сторон. Если все перечисленные родственники не покрывают долг, убийца подлежит смерти. Но прежде чем применяется эта крайняя мера, соблюдается особая процедура перед судебным собранием, согласно которой все друзья и знакомые должника получают возможность выкупить преступника ^[81] .

Согласно закону три родственника по матери и по отцу «должны уплатить половину того, сколько не хватает для уплаты следуемой по закону виры». Вопрос, в какой мере были обязаны к уплате отдельные родственники, решается в связи с положениями титула LXII, трактующего о распределении вергельда среди членов оскорбленного рода: аналогично этому распределению к уплате недостающей после предыдущей платы убийцей суммы вергельда обязаны отец и братья в отношении одной половины, а три родственника с материнской и три родственника с отцовской сторон, на которых была брошена земля, в отношении другой половины. Первый родственный круг отвечает за виру своих наследников, второй дальний круг за виру родичей. Оба круга отвечают субсидиарно , поскольку ответственность вступает в силу лишь тогда, когда преступник уже объявил свою неплатежеспособность и исполнил всю предписанную процедуру. В титуле LVIII закон устанавливает, что бросание земли «на своих, то есть на троих ближайших родственников по матери и по отцу» имеет место лишь тогда, когда уже отец и братья уплатили свою долю. В случае же, если отец и братья вследствие своей неплатежеспособности не могли платить, вероятно, становилось невозможным выкупить должника и бросание земли на дальних родственников не проводилось. Закон предусматривает и выставление преступника напоказ для добровольного выкупа родичами, но для них не действовала субсидиарная ответственность за виру наследников. Отец и братья не отвечали сверх виры наследников, родичи не отвечали сверх своей виры; каждый из этих двух кругов считался в этом отношении строго замкнутым. Таким образом, обязанный к уплате неплатежеспособный убийца мог бросать землю не на любого, а на обязанного к уплате сородича ^{[82] [83]} .

Вещное право

Права на недвижимое имущество

Хотя в Салической правде используются термины «свой» ( лат. suus ), «чужой» ( лат. alienus ), «хозяин» ( лат. dominus ), франки не знали римской абсолютной власти над вещью, являющейся основным признаком права собственности на недвижимое имущество. Движимые вещи в целом признавались предметом владения , пользования и распоряжения , и права на них подлежали защите посредством штрафов за кражу, процедуры преследования по следам и т. д. В то же время права на землю и другие недвижимости отличались гораздо меньшей определённостью: по мнению А. И. Неусыхина , «в Салической правде речь идет не об однозначной собственности каждого свободного домохозяина на землю, а о принадлежащих ему различных правах владения на разные угодья в пределах ограничивающего эти права коллективного верховенства… по отношению к земельной территории села». В частности, правам на некоторые угодья предоставлялась бóльшая степень защиты: кража в пределах жатвы или виноградника наказывалась штрафом в 15—45 солидов (титул XXVII, § 13—15), в то время как за кражу в саду взималось лишь 3—15 солидов (титул XXVII, § 6, приб. 3—6). Меньшая степень защиты предоставлялась правам на луг : тот, кто выкашивал чужой луг, терял выкошенное сено и штрафовался лишь в случае вывоза сена (титул XXVII, § 10—12) — иными словами, законодатель защищал, скорее, права на сено, а не на луг. Ещё меньшая защита давалась правам на лес: каждый мог пользоваться помеченным им деревом в лесу, однако по истечении года терял это право пользования (титул XXVII, § 19) ^{[84] [85]} .

Субъектом коллективной собственности на земли и леса ( альменда ) выступала деревенская община ( лат. villa ). Об этой общей собственности франков свидетельствует характер тесной связи между соседями, вытекающий из положений титула XLV «О переселенцах». Согласно этим положениям, право на поселение в деревне приобретают лишь в том случае, если никто из селян не возражает, и проживают там спокойно 12 месяцев. Но если кто-либо, несмотря на возражения одного или нескольких селян, поселился в деревне, по отношению к нему проводилась установленная формальная процедура, на основании которой его принуждали покинуть деревню. Тем не менее закон знает королевское разрешение на переселение (титул XIV, § 4), которое вытекало из частного права короля как собственника на завоеванные им земли; тем самым право сельской общины на землю носило производный характер. Эдикт Хильперика, устанавливающий порядок наследования земли дочерьми и братьями умершего, показывает, что до издания этого капитулярия соседи имели преимущество в наследовании перед указанными родственниками, то есть что у салических франков земля не рассматривалась как частная собственность, а принадлежала сельской общине (титул XXVII, §§ 16—19). Характеризуя права на землю по Салической правде, М. М. Ковалевский отмечал, что «все свидетельства сходятся в признании общинного характера собственности у салических франков и одного лишь дворового владения заимками в пахотах и сенокосах». В общинной собственности находились и дороги (титул XXXI) ^{[86] [87] [88]} .

Несмотря на наличие общинной собственности, ряд норм свидетельствует об определённой защите частного владения недвижимостями. Так, по окончании урожая отдельный крестьянин сохранял свое угодье (титул XXXIV, § 2); считалось целесообразным окружать его оградой (титул IX, приб. 2), посадить на нём деревья (титул XXVII, приб. 7). Постоянными принадлежностями считались уже сады и угодья, пригодные для огородничества или другой интенсивной культуры и расположенные вблизи двора (титул XXVII, §§ 6—8, 10). Отмечая повышенные штрафы за нападение на чужой дом и убийство франка в его доме, А. И. Неусыхин пришел к выводу о том, что «все находящееся в черте дома, двора или изгороди рассматривалось салическими франками как тесная и неотъемлемая принадлежность данного домохозяйства и его обитателей и, значит, как объект их наиболее полного и безраздельного владения». О выделении собственности отдельных домохозяйств из собственности общины свидетельствует возникновение аллода как формы наследования недвижимости сыновьями умершего (титул LIX) и аффатомии как формы передачи имущества лицу, не являющемуся законным наследником. Последующее законодательство все больше расширяло объём владения отдельных лиц: так, эдиктом Хильперика была введена система наследования дочерей и боковых родственников; каролингские капитулярии запретили собирать колосья с чужой пашни, пользоваться чужой травой иначе, как в случае войны или во время исполнения королевским посланцем его обязанностей; постепенно перестали применяться юридические последствия протеста против новых переселенцев ^{[89] [90] [91]} .

Защита владения движимыми вещами

Вещный иск как таковой неизвестен Салической правде. Собственник движимой вещи пользовался лишь ограниченной охраной права уголовным преследованием кражи и противозаконной утайки вещи. Лишь в случаях кражи или похищения собственник мог пользоваться своим правом против любого третьего лица, но не в тех случаях, где он добровольно выпустил из рук свою вещь. В последнем случае собственник мог возбуждать иск против получателя лишь при злоумышленном отказе в возврате вещи. Но если эта вещь очутилась в руках третьего лица, её собственник не был в состоянии отстоять свое право перед третьим лицом; это право мог отстоять лишь тот, кому собственник в свое время передал эту вещь, также при условии, что её украли или похитили у получателя. Потерпевший имел право так называемого преследования по следам в течение первых трех суток с момента утраты вещи (титул XXXVII); по истечении трех суток применялась закрепленная титулом XLVII «О розыске» процедура установления собственности на движимую вещь — анефанг ( Anefang ). Суть указанных процедур сводилась к следующему ^{[92] [93]} .

Потерпевший имел право наложения руки на свою вещь повсюду, где бы он её ни находил. Эти вещи перечислены в титуле XLVII: рабы, лошади, скот или какая-нибудь другая вещь; по всей видимости, последняя имеется в виду лишь в случае, если она носит клеймо собственника (титул XXXIII, § 2). По обычаю потерпевший в сопровождении прибежавших на его крик соседей имел право обыскать чужой дом, а хозяин дома не мог сопротивляться этому под страхом признания его вором; Рипуарская правда определённо подтверждает эту санкцию, и скорее всего так же обстояло дело и у салических франков. Если вещь была найдена при преследовании по свежим следам или в течение первых трех суток, идущий по следам, как на месте преступления, мог наложить на неё руку и присвоить её; но в случае, если держатель объявлял собственные претензии на вещь, идущий по следам был обязан отдать вещь в третью руку и доказывать собственность на вещь ( лат. agramire ). Таким образом, закон на этот случай высказывает предположение лучшего владения в пользу потерпевшего, поскольку предоставляет ему предварительное владение спорной вещью. Если обыск дома прошел безрезультатно, идущий по следам должен был уплатить штраф хозяину дома. Держатель, не объявивший собственных претензий, вероятно, привлекался в случае очевидной кражи к уголовной ответственности ^[94] .

Если вещь находили у держателя по оставлении преследования по свежим следам, то есть по истечении трех суток с момента потери, нужно было соблюдать процедуру анефанга. Держатель, у которого находили вещь, должен был доказывать свою собственность на вещь, так что уже не нужен был особый вызов его в суд со стороны потерпевшего истца в связи с наличием соглашения о передаче дела в соответствующий срок на судебное разбирательство и решение. Этого судебного решения нужно было требовать в течение 40 суток или, если вещь находили «по ту сторону реки Ligeris или Угольного леса», в течение 80 суток. Ответчик вызывает в судебное собрание своего предшественника во владении ( ауктора ), а последний так же должен поступить со своим ауктором, если таковой имеется. Если вызванный в суд не является, и вызвавший его подтверждает тремя свидетелями факт вызова и дальнейшими тремя свидетелями, что он действительно законно приобрел вещь от него, ответчик освобождается от всякой ответственности. Ауктор, не явившийся и не указавший на законную причину неявки, считается вором и приговаривается к возмещению убытков своего партнера, а также к уплате штрафа за кражу собственнику вещи, а сама вещь возвращается собственнику держателем. Те же последствия наступают в случае, если ауктор, хоть и явившийся на судебное разбирательство, не может оправдаться. Если призванный правопредшественник не признает себя ауктором, происходит особая процедура принятия решения или с помощью свидетелей, или ордалий . Ответчик, если ссылается на свое право и не может его доказать, не только приговаривается к выдаче вещи, но и облагается особым штрафом. Если вызванный ауктор является в суд и факт заключения с ним сделки не может быть доказан, держатель признавался вором. Если иск оказывался необоснованным, истец наказывался штрафом в 15 солидов (капитулярий V), а в случае самовольного отобрания вещи — штрафом в 30 солидов (последнее предложение титула XXXVII) ^[95] .

Обязательства

Долговые отношения. Договоры

In Salic truth, there are only rare hints of the law of obligations : the content of the contracts depended on the will of the contracting parties. The title L “On Obligation” was not about a simple civil-law obligation, but only about an obligation that someone took upon himself solemnly on the basis of a court decision. If there was no agreement between the parties regarding the deadline, the defendant was entitled to pay according to the undertaken obligation within 40 days. Apparently, the solemn-formal obligation of the debtor was preceded by an agreement of the parties without any coercion and form, and this agreement, of course, contained the term of payment. If the parties did not agree on the deadline, the legal deadline was 40 days. In case if after the expiration of the term the debtor did not make the payment, the creditor with the witnesses came to the house of the debtor to receive the debt. In order to assess the accepted property values, the claimant was accompanied by an appraiser (“the one who should make an assessment of the property”). If the payment was not made, the debt was automatically raised by a fine of 15 solidi, and the creditor summoned the defendant to court, where he addressed the tungin with the following words: “I beg you, tungin, declare prompt coercion against my opponent, who gave me the obligation and made I have a loan ” ^{[approx. 10]} . In this case, the lender also indicated the amount of the debt. Then the tungin said: “I declare the speediest coercion against him, according to the Salic law”. After that, the creditor solemnly demanded that the debtor pay anyone to anyone, “neither give a guarantee in payment” ^{[note 11]} , before the debt is returned to the creditor; In the literature there is an opinion that this superimposed the arrest on all the property of the debtor. On the same day, the creditor went to the house of the debtor and offered him to pay the debt. If the debtor refused to pay, the lender waited until sunset, after which the debt increased by another three solid. This was repeated three times at intervals of eight days, and each time the debt rose by three solid. If the debt remained unpaid for the third time, the creditor turned to the graph, after which the enforcement procedure began with the participation of the graph and the Rakhinburg (title L, §§ 3 and 4) ^[96] .

About the loan ( loan ) of movable things treats title LII “About the loan”, which contains only provisions on the procedure in case the loan recipient refuses to return the things to their owner. In the event of such a refusal, the owner-creditor, together with the witnesses, three times came to the house of the debtor and assigned him a deadline for return. If for the third time things were not returned, a new term could also be established, and 9 more were added to the amount of debt, three of them for each creditor’s appeal. If the debtor "and then will neither wish to return nor give the obligation to pay," a penalty of 15 solid falls on him and the case is transferred to the court. A capitular I says about the deed of gift , which states that donations made to children in the event of marriage or an act of hair cutting should not be counted upon. In addition to title L, bail is mentioned in title XL (§ 4), where it is granted to the owner of a suspected slave by the plaintiff who wants to torture a slave "against the will of the lord." Title XXXVII speaks of buying and selling and mene as valid legal transactions of his own: the holder announces things found in him that he "bought or received them in exchange"; these same treaties are mentioned in title XLVII (“during this time, all those who sold the horse, or traded, or, perhaps, made a payment, should enter into intercourse with each other”) ^{[97] [98]} .

Injury fee (composition)

The payment ( lat. Compositio ), which the offender had to pay in case of tort , consisted of several elements: the actual punishment ( lat. Faidus ), fees for disturbing public order ( lat. Fretus, fritus ), compensation for harm ( lat. Capitale ) and the so-called delatura ( lat. delatura, dilatura ) ^[99] .

Fretus, payable to the column as the representative of the king and paying for the violation of public order by the criminal, is of a criminal law nature. Since Fretus constitutes an appropriate proportion of the composition, its definition is important for ascertaining the amount of civil compensation for harm. The title L (§ 3) emphasizes that two thirds of the entire composition should be given to the plaintiff, and one third should receive a graph. If the question of guilt is doubtful, the Fisk does not have the right to demand anything, but otherwise the Fisk will charge Fretus as if the sentence had been pronounced. This is clearly seen from Title LIII, where the accused wants to free himself from the ordeal with the cauldron: if the accused pays over 30 solidi to buy off this ordeal, you need to pay the count Fretus as if the accused was convicted ^[100] .

Faidus was part of the composition paid to the victim of the crime in order to persuade her to refuse revenge ( lat. Faida ). The penalty did not always represent such payment to the victim and in some cases was a real punishment with a public nature; This was especially true for crimes and offenses that did not hurt private interests and the penalty for which belonged entirely to fisc. In cases of causing harm to private individuals, the locus belonged to the victim and thus served as a means of compensation for the harm caused to the injured person, despite the fact that the size of the individual himself significantly exceeded the cost of harm. Faidus regularly makes up at least twice the amount of the value of the damaged item, because it is not a reimbursement itself, but conceals the element of punishment. For example, the penalty for killing or stealing a slave is 30 solidis, which is more than twice the price of a common slave of 12 solidis in Gaul in later times ^[101] .

The expression "capitale" denoted the value of a thing. The payment of this cost is not replaced by the redeemer who redeems the right to revenge, and is not replaced by the fret owned by the fisk. Comparison of the relevant places of Salicheskaya Pravda shows that 37 paragraphs of the law and its capitularies contain, in establishing the composition, the addition “not counting the cost and compensation of damages” ( lat. Excepto capitale et dilatura ). Of these, 28 paragraphs refer to the theft of domestic animals (pigs, rams, goats, dogs, birds and bees); two paragraphs interpret a person who is found to harm livestock; three paragraphs interpret the thefts committed by free francs; Four paragraphs interpret the theft of the bells hung around the neck of a pig, the theft of a slave, false testimony and cutting off the tail of a fallen horse without the knowledge of the owner. Apparently, according to custom, the cost should have been reimbursed in all cases where the stolen or damaged property had a selling price, since everywhere in the law, where “capitale” is mentioned, it is a matter of material things, animals or slaves ^[102] .

Delatur is also mentioned in Salicheskaya Pravda 37 times and, in addition to the case of a false oath, is always in connection with a stolen or damaged thing. The meaning of the word “delatura” or “dilatura” is controversial: the majority of researchers explain the delatura as compensation for late payment, that is, compensation for damages caused as a result of the plaintiff’s deprivation of the disputed property; some scholars see delaurera reward that the scammer paid to the crime. Delatura is mentioned only where the selling price can be set - in case of damage to livestock, theft of animals, slaves or movable things. For crimes committed against free people, delaurura is not charged; where the legislator speaks of the free and the slaves in the same title, delaatura is mentioned in the latter and is omitted from the former. A delatura does not represent the value of a thing, since it is always associated with the “capitale” and is never mentioned independently ^[103] .

Other Obligations of Harm

In case of bodily injuries, Salicheskaya truth also knows the costs of treatment. According to title XVII (§ 4), in the event of a deep wound between the ribs or in the stomach, the offender must pay in addition to the established composition another 5 solidi for the costs of treatment. According to the addition of 1 of the same title, the costs of treatment are 9 solidi if the wound is not treatable. The same amount of treatment costs is set in capitulary I in case of castration. The costs of treatment in humans in some sense correspond to the payment of capitale in things, animals and slaves and are not considered an integral part of the composition ^[104] .

The law knows cases of compensation for damage to private law in its pure form, without penalty. According to title L, the lender waits three times to pay the debt before sunset, and each time the debt rises by three solid. Debt also increases by 15 solid when a preliminary appeal for payment is made even before the court hearing, at which the Tungin announces "the soonest coercion." According to the title LII, owing to the three appeals, the debt is increased every time by three solid. In both cases, it is a question of the interest of the claimant’s delay in the event of failure to comply with the requirements of private law upon the maturity of the debt; These rules essentially contain a legally fixed penalty . According to the title LXV (§ 1), the one who cut off the tail of a fallen horse without the consent of its owner and confessed to this, must give another horse. The private law nature of this provision is evident from § 2 of the same title, where a composition of 30 solidi is established in the same case, if the perpetrator denies his act: the legislator definitely does not establish the slightest punishment if he admits his guilt as a delinquent . A similar case is found in Title XXVII (§ 4), where a steal from a horse must recover its value if it is lost as a result of this act. In this case, the owner of the horse really loses the value of the animal, so what is meant here is the present private law compensation for the harm done without an element of punishment. The same principle was carried out in title IX (§ 1), according to which the one who found a foreign animal in his field , injured him and admitted it, is obliged to compensate the owner for the cost, and take the mutilated animal to him ^[105] .

The owner of animals is obliged to compensate for the damage caused by his animals. Thus, the owner of cattle that ran into someone else's cornfield, in case of denial of his guilt, is awarded 15 solid payables (Title IX, § 4). If the livestock owner, with malicious intent, allowed the cattle to enter the fenced yard, he must compensate for the damage and, moreover, pay a fine of 30 solid (title IX, appr. 2). If a four-footed pet has killed a person, the owner of this animal is obliged to pay half of the vir of the killed, and he can get rid of the second half of the vir only by giving out the animal (title XXXVI). Salic truth in the editorial office of Herold shows a later development in relation to this text of the law, according to which the owner of the animal can take an oath that he was not aware of the dangerous properties of the animal, and in this case he is released from liability to the relatives of the deceased. Emendata goes even further in underlining the element of guilt of the owner of the animal, obliging the relative of the killed person to prove that the owner of the animal did not observe the necessary precautions ^[106] .

The slave, although it is a thing from the point of view of Salic truth, is nevertheless subject to criminal liability . The legislator is guided by the desire to prevent the commission of crimes, and therefore he proceeds from the strict duty of the owner to monitor his slaves and imposes civil liability of the owner for the harm caused by his slaves. If a slave dies due to violence from someone else’s slave, the owner of the slave must, in spite of applying sanctions to the slave himself, fully reimburse the cost of the slave (Title XXV, § 7). If a slave kills a free man, the slave’s owner must pay half of the vir, and as the other half the slave is given to the relatives of the slain. Two titles of Truth interpret the thefts committed by a slave, and oblige the slaveholder to indemnify, at the same time imposing criminal responsibility on the slave up to the death penalty. In accordance with Title XII (§ 2), where the value of the stolen is insignificant (40 denarii), the law establishes the obligation of the owner to recover the cost of the stolen and losses. When slaves steal items of greater value, referred to in title XL, the owner is only obliged to pay the cost. The law protects the property interests of the slave owner in that in some cases he is given the right to redeem a slave from heavy corporal punishment by paying a relatively small amount. However, if the owner does not provide a slave to carry out the torture prescribed by law, he must pay the composition in the same amount as if he himself had committed the same crime as his slave (title XL, § 9). If a slave escapes after committing a crime before his owner is called upon to extradite him, the latter must compensate for the harm caused by the slave and, moreover, allow the slave to be brought to justice after his discovery (capitulary II). Capitulary IV establishes, in cases of theft committed by a slave, an alternative obligation of the owner either to cede a slave or pay a fine ^[107] .

Inheritance

Inheritance by law

The entire genus was a structure of close and distant families that constituted generations , tribes, or lines — . The order of inheritance in Salic truth is based on the parantel order system. In relation to the order of inheritance, the legislator in the LIX title “On Allods” provides for the following lapels: 1) children of the testator; 2) the mother, brothers and sisters of the testator; 3) sisters of the mother of the testator and sister of the father of the testator. In each parantel, the next-of-kin is invoked for inheritance, excluding all others; equal relatives shared the inheritance. The word “ allod ” ( lat. Alodis ) in the title of the title in its original meaning is translated simply as “inheritance”, although in some monuments of the Frankish period it means the whole estate or state irrespective of the inheritance ^[108] .

In the first stage of inheritance are filii. This expression was translated as “sons” (N. P. Gratsiansky), and as “brothers and sisters” (D. N. Egorov), however, if § 1 of the title LIX means children of both sexes, it is still the first heirs there were apparently sons, and daughters inherited only secondarily. If the testator did not have children, then one mother inherits (title LIX, § 1). The fact that the father is not mentioned in this place is explained by the fact that the son, as a rule, is not independent during his father’s life and is not a full member of the community, and therefore, usually does not own the property to be inherited. Although the son during his father's life could acquire property, in practice cases of such an acquisition were extremely rare, in connection with which the legislator did not consider it necessary to note a special case in which the father could be called upon to inherit because of the death of his son. After the mother, the testator's brothers and sisters are called upon to inherit at the same time (title LIX, § 2). After the brothers and sisters, the next person to inherit is called the mother's sister (title LIX, § 3); a later text adds the father's sisters to this parachute (LIX title, approx. 1). After the mother’s sister, the closest relative from the father’s side to the mother’s side is called to inherit (title LIX, § 4). The wife, although after the death of her husband, falls under the care of her son, had no right to inherit after her husband. If the heirs of movable property was not at all, then it departed to the treasury ^{[109] [110] [111]} .

The title LIX (§ 5) in the most ancient texts of Salic truth established that "the land inheritance should not in any case be given to a woman, but let the whole earth go to the male gender, that is, to the brothers." Thus, only the sons of the testator were called to inherit the land, in law they were called brothers ( lat. Fratres ); in case of their absence, the land was given to the rural community or, if it was a question of the estates of large landowners, the royal treasury. Women were completely excluded from the inheritance of real estate; историк М. М. Ковалевский объяснял это явление необходимостью защиты семейного достояния от раздробляющего проникновения третьих лиц ^{[112] [113]} :

Чтобы понять мотивы устранения дочерей от наследства, нам нужно ещё раз вспомнить общинный характер патриархальной семьи. Мы знаем, как она старалась не отчуждать своего наследственного имущества, как она запрещала своему главе распоряжаться им без единодушного согласия всех членов. А ведь допустить дочь к наследованию, не значило ли это санкционировать уменьшение общего имущества, частное отчуждение его в пользу третьего лица, жениха. Это не могло, конечно, входить в виды древнего законодателя, так ревниво оберегавшего обычай и столь враждебного всяким новшествам. Поэтому-то древние своды с полным единодушием отрицают наследственные права дочерей.

Применительно к земле как объекту наследования ( лат. terra ) в титуле LIX в некоторых позднейших текстах используется выражение « terra salica ». По мнению А. И. Неусыхина, terra salica — это «наследственное родовое владение большой семьи до завершившегося её распада, то есть земля, которой владеет уже третье поколение потомков одного и того же родоначальника». В соответствии с эдиктом Хильперика женщины были допущены к наследованию земель, переставших быть родовыми владениями в результате разделов между наследниками; дополнительно к королевскому законодательству сборники франкских формул предоставляли дочерям право на наследование недвижимости не только в случае отсутствия сыновей, но даже наравне с ними. Однако в эпоху Каролингов составители Эмендаты вновь воспроизвели древнюю норму об отстранении женщин от наследования земли, отмененную Хильпериком в конце VI века; по мнению некоторых исследователей, одной из причин такого противоречия мог быть различный порядок наследования в зависимости от территории — женщины стали допускаться к наследованию недвижимости на издавна освоенных землях Галлии, в то время как в новых поселениях прежний обычай некоторое время сохранялся в неприкосновенности ^[114] .

Аффатомия

Титулом XLVI «О передаче имущества» ( лат. De acfatmire ; в Эмендате этот титул носит заголовок «De affatomiae») установлена особая процедура, получившая название аффатомии. Процедура происходит следующим образом. В первом действии, происходящем перед торжественно открытым судебным собранием, собственник имущества, назначенного для избранного лица, передает его не этому лицу, а третьему лицу, не связанному с собственником. Эта передача имущества проводится формально бросанием стебля партнеру. Во втором действии, происходящем в доме передающего собственника, третье лицо должно там побывать, принять трех или более гостей, которые благодарят его за гостеприимство и едят с ним овсянку , и таким образом доказывать, что он теперь приобрел право распоряжаться имуществом дарителя. Но это имущество является лишь доверенным третьему лицу: ещё до истечения 12 месяцев оно должно передать посредством повторного бросания стебля имущество тому лицу, которое должно приобрести его и владеть им согласно желанию передающего. Это второе бросание стебля составляет содержание третьего действия, происходящего в отличие от первого действия лишь на регулярном, не специально созванном судебном собрании или перед самим королем. Участвующие стороны должны выставить по три свидетеля в каждом из этих трех действий, чтобы можно было доказать законность процедуры в случае её последующего обжалования ^{[115] [116]} .

С постепенным усилением отцовской власти в обычном праве стала укореняться потребность установления наследования детьми имущества отца. В условиях отсутствия института завещания появилась необходимость принимать меры и на случай отсутствия детей, позволяющие распорядиться своим имуществом на случай смерти. Этой цели и должен был служить институт аффатомии. Процедура аффатомии не представляет собой однородного акта, а содержит множество действий, трактующих об одном вопросе. Из перемены мест действий вытекает деление титула XLVI на три отрезка: 1) специальное судебное собрание, 2) дом распорядителя имуществом, 3) регулярное судебное собрание. Действие, происходящее в специальном судебном собрании, распадается на две составные части: бросание стебля и сопровождающую его речь. Бросание стебля производится распорядителем перед доверенным посредником, не приходящимся ему родственником; устная речь относится к предмету распоряжения и получателю. Действие в доме распорядителя не создает какого-либо юридического основания передачи имущества и имеет целью лишь засвидетельствование тремя свидетелями того факта, что посредник остался в доме распорядителя. Третье действие состоит в повторном бросании стебля, которое производится посредником перед получателем в регулярном судебном собрании или перед королем (то есть перед королевским судом) не позднее 12 месяцев с момента первого бросания стебля. Таким образом, окончательное приобретение было связано с определённым сроком, независимым от смерти распорядителя. Предмет распоряжения обозначается в титуле XLVI как furtuna (fortuna) — понятие, включавшее как движимое, так и, весьма вероятно, недвижимое имущество ^{[117] [118]} .

Аффатомия способствовала наследственному переходу состояния к лицу, не являющемуся законным наследником, а именно, в случае, когда распорядитель умирал до проведения третьего действия. Аффатомия являлась также единственной возможностью урегулировать наследование имущества на случай смерти. Чтобы осуществить такое урегулирование, нужно было отчуждать свое имущество или его часть путем передачи при жизни; при этом представлялось возможным предотвратить немедленную потерю доходов с имущества. Возможность оговорки пользования плодами с имущества и отмены сделки, которые могли проводиться вследствие соглашения, заключенного между распорядителем и посредником, сделали аффатомию способной удовлетворять требование завещательных распоряжений . Таким образом можно было передать свое имущество третьему лицу в случае предстоящей опасности для жизни (например, в военное время). Если смерть наступала в течение 12-месячного срока, сделка вступала в силу согласно намерению распорядителя; если же распорядитель оставался в живых, он мог воспользоваться правом отмены аффатомии. Посредник при аффатомии должен был служить двум целям: во-первых, как уполномоченный распорядителя он должен был исполнить указания последнего и гарантировать в случае необходимости отмену сделки, во-вторых, делать возможным возбуждение возражений и протестов лицами, имеющими право на наследство или получение имущества распорядителя по другим причинам ^[119] .

Салический закон о престолонаследии

Хотя к концу раннего Средневековья Салическая правда была практически забыта, закрепленное в ней правило об отстранении женщин от наследования недвижимости, впоследствии суженное лишь до запрета наследования крупных родовых имений, стало многовековым французским обычаем. В XIV веке это правило приобрело значение одного из основных законов Французского королевства благодаря его использованию для разрешения династических кризисов и установления системы наследования трона , ставшей известной как салическая система престолонаследия или Салический закон ^{[120] [121] [122]} .

После скоропостижной смерти Иоанна I, сына Людовика X от второго брака, французский престол должна была наследовать его дочь от первого брака Жанна , законнорожденность которой вызывала сомнения. Генеральные штаты 1317 года одобрили коронацию брата Людовика, Филиппа V , в обход прав Жанны. По свидетельству автора Больших французских хроник , «тогда было заявлено, что женщина не может наследовать королевство Франции», хотя сторонники такого взгляда не смогли его обосновать. Однако постепенно это стало практикой: в 1322 году, после смерти Филиппа V, от престолонаследия были отстранены его дочери; в 1328 году, когда скончался Карл IV , собрание пэров отклонило претензии на французский престол племянника Карла со стороны матери, английского короля Эдуарда III , и поддержало француза Филиппа де Валуа . Если в 1328 году, отстаивая право престолонаследия по мужской линии, пэры ссылались лишь на «всеобщий обычай королевства», то позднее под него была подведена историко-юридическая база: в 1358 году ученый монах Ришар Скотт обнаружил в библиотеке Сен-Дени текст Салической правды и впервые использовал его в поддержку закона о престолонаследии. В августе 1374 года Карл V издал ордонанс об установлении возраста королевского совершеннолетия в 14 лет; в соответствии с ордонансом была провозглашена отмена выборности короля, право престолонаследия закреплено за старшими сыновьями или ближайшими агнатами мужского пола, новый король должен был вступать в свои права с момента смерти предшественника и его право на коронацию объявлялось неоспоримым. В развитие норм ордонанса 1374 года сначала актом Карла VI (1392), а затем парламентским эдиктом 1407 года постановлялось, что наследник престола провозглашается королем сразу же после смерти предыдущего короля и немедленно коронуется, невзирая на возраст. В первой четверти XV века французскими юристами была сформулирована чисто правовая концепция передачи королевской власти, в соответствии с которой передача короны происходит только по праву, то есть по Салическому закону; в частности, в 1418 году Жан де Тер-Вермей писал ^{[123] [124] [125]} :

Корона Франции ни наследственна, ни выборна, поскольку никто не выбирает короля. Её преемственность другого рода, установленная правом, то есть обычаем королевства… Ведь короли Франции никогда не имели обычая распоряжаться королевством по завещанию, и преемственность обеспечивалась силой одного лишь обычного права… а потому старший сын короля или другой преемник не может быть назван собственно наследником того, кому является преемником; это простая, а не наследственная преемственность, осуществляющаяся в силу обычая, по которому и передается корона.

Оригинальный текст (фр.)

La succession à la couronne de France n`est ni héréditaire, ni élective, puisque personne n`élit. Elle est d`une autre espèce, instituée par le droit, c`est-à-dire par la coutume du royaume… Les rois de France n`ont jamais eu l`habitude de disposer de leur royaume par testament, mais leur succession est déférée par la seule force de la coutume… Il s`ensuit que l`aîné, ou tout autre successeur à la couronne de France, n`est pas et ne peut pas être appelé proprement héritier ou successeur aux biens de celui à qui il succède, mais seulement successeur par une sorte de simple et non héréditaire succession, s`opérant en vertu de la coutume qui lui confère la couronne.

В 1713 году испанский король Филипп V , француз по национальности, ввел Салический закон в Испании. В 1789 году он был отменен Карлом IV , что было подтверждено специально созванными Кортесами , однако это решение осталось секретным и не публиковалось. В 1830 году Фердинанд VII издал Прагматическую санкцию , которой подтвердил старинное испанское право женщин править государством, но в 1832 году, тяжело заболев, аннулировал этот акт, сделав тем самым наследником престола своего брата дона Карлоса . Тем не менее, позже Фердинанд изменил свое решение и 20 июня 1833 года созвал Кортесы, которые принесли присягу его дочери Изабелле . После смерти Фердинанда дон Карлос объявил себя королем Испании под именем Карла V, развязав Первую карлистскую войну , но в итоге карлисты потерпели поражение и были вынуждены подписать Вергарский договор , признав Изабеллу II королевой Испании ^{[126] [127]} .

В XIX веке салическая система престолонаследия была введена во многих европейских государствах, в том числе в Италии (статья 2 Альбертинского статута ), Бельгии (статья 60 Конституции 1831 года ), Румынии (статьи 82 и 83 Конституции 1866 года ), Сербии (статьи 23 и 24 Конституции 1835 года ), Дании (закон от 31 июля 1853 года), Швеции (статья 42 Формы правления ), Норвегии (статья 6 Конституции 1814 года ). Кроме того, Салический закон был введен в Пруссии (статья 53 Конституции 1850 года ) и остальных германских государствах, за исключением Баварии , Саксонии и Вюртемберга . Впоследствии под влиянием идей гендерного равенства в сохранившихся европейских монархиях стало допускаться престолонаследие по женской линии ^{[128] [129]} .

Уголовное право

Murder

Наибольшее число норм Салической правды, посвященных преступлениям против личности , относится к убийству . Закон устанавливает различные санкции в зависимости от покушения на убийство и совершения убийства. Если виновный напал на кого-нибудь (титул XVII, § 1), в том числе с использованием отравленных стрел (титул XVII, § 2), но промахнулся, то он присуждался к уплате 63 солидов; если виновный бросил свободного человека в колодец, но тот выбрался оттуда, то штраф составлял 100 солидов (титул XLI, § 9); в позднейшем добавлении особо оговаривается, что «если брошенный избежал опасности смерти, уплачивается ½ той виры, которая должна выплачиваться в случае его смерти» (титул XLI, приб. 7). При законченном совершении убийства главное значение при определении штрафа имели общественное положение, пол и возраст жертвы, затем наказание различалось по характеру деяния и в одном случае (убийство во время похода) имело значение время совершения деяния. По общему правилу штрафы назначались за убийства свободных, совершенные свободными. Убийство раба считалось лишь имущественным ущербом: за убийство и кражу раба устанавливалось почти одинаковое вознаграждение в 30—35 солидов (титул X); в случае убийства раба рабом убийца поступал в общую собственность его хозяина и хозяина убитого раба (титул XXXV, § 1); убийство свободного рабом рассматривалось наравне с убийством, совершенным животным, и означало лишь убытки для хозяина раба, который выдавал его семье убитого в качестве половины виры (титул XXXV, § 5). Салическая правда не знает института кровной мести , хотя в одном месте налагает виру за снятие с кола головы человека без разрешения судьи или лица, поместившего её на кол (титул XLI, приб. 3); по мнению некоторых исследователей, это свидетельствует о сохранении в раннесредневековом франкском обществе древнего права частной мести ^{[130] [131]} .

За убийство свободного франка или варвара, «живущего по Салическому закону», установлен вергельд 200 солидов (титул XLI, § 1). Отягчающим обстоятельством является сокрытие преступления: так, если убийца бросал труп в колодец или покрывал ветвями, то вергельд составлял 600 солидов (титул XLI, § 2). Утроенный штраф назначался также за убийство свободного в его собственном доме, совершенное группой лиц (титул XLII, § 2). Ответственность повышалась в случае приближенности к королю: за убийство римлянина, являвшегося королевским сотрапезником, вергельд составлял 300 солидов (титул XLI, § 5), за убийство франка, состоявшего на королевской службе, — 600 солидов (титул XLI, § 3) и в случае сокрытия этого преступления — 1800 солидов (титул XLI, § 4), за убийство графа и сацебарона — штраф в 600 солидов, снижавшийся до 300 солидов, если эти должностные лица не являлись свободными (титул LIV). За убийство свободного человека «в походе» ( лат. in oste ) штраф составлял 600 солидов, а если убитый состоял на королевской службе — 1800 солидов (титул LXIII). Особый состав представляло собой убийство лица «без рук и без ног», брошенного врагами на дорожном перекрестке (титул XLI, § 8); оно было единственным случаем, когда за убийство полноправного человека назначалась половинная пеня в 100 солидов. По мнению исследователей, снижение ответственности объясняется тем, что столь тяжелые увечья, как отсечение конечностей, и так означали фактическую смерть жертвы; с другой стороны, законодатель все же не освобождает от ответственности лицо, нанесшее «удар милосердия», поскольку его действия препятствовали допросу потерпевшего и установлению лиц, причинивших ему увечья. Половинным штрафом в 100 солидов каралось также лишение жизни плода в утробе матери «раньше, чем он получит имя» (титул XXIV, § 4) ^[132] .

Повышенную ответственность влекло убийство детей, девушек и женщин репродуктивного возраста : вергельд за убийство мальчика в возрасте до 10 лет составлял 600 солидов (титул XXIV, § 1), за убийство длинноволосого мальчика (то есть мальчика, состоявшего под родительской опекой) — 600 солидов (титул XXIV, § 2), за убийство свободной женщины, имевшей детей, — 600 солидов (титул XXIV, § 6), за убийство свободной беременной женщины — 700 солидов (титул XXIV, § 3), за убийство свободной девушки — 300 солидов (титул XXIV, приб. 4). Однако вергельд за убийство свободной женщины, лишенной способности иметь детей, составлял лишь 200 солидов (титул XXIV, § 7). Размер вергельда увеличивался в случае убийства священнослужителя: за епископа — 900 солидов, священника — 600 солидов и диакона — 300 солидов (титул LV, приб. 5—7) ^{[133] [134]} .

Преступления против здоровья, чести и нравственности

Салическая правда выделяет различные виды увечий (титул XXIX «О нанесении увечий») и ран (титул XVII «О ранах»). Штраф за кастрацию свободного был равен вергельду за убийство — 200 солидов (титул XXIX, § 9). За повреждение или лишение конечностей, глаз, носа и ушей назначались штрафы от 15 до 100 солидов (титул XXIX, §§ 1—2, приб. 1—6), за повреждение или лишение различных пальцев на руках и ногах (от большого пальца до мизинца ) — штрафы от 9 до 50 солидов (титул XXIX, §§ 3—8, приб. 7—9). Позднейшими добавлениями были введены ещё два вида увечья — повреждение языка, повлёкшее немоту (титул XXIX, приб. 10), и лишение зуба (титул XXIX, приб. 11). Обычная рана («если кто ранит человека так, что польется кровь на землю») каралась штрафом в 15 солидов (титул XVII, § 5), рана в голову («так, что обнаружится мозг и выпадут 3 кости, лежащие поверх самого мозга») — штрафом в 30 солидов (титул XVII, § 3), рана «между ребер или в живот» — 30 солидов и сверх этого 5 солидов на лечение (титул XVII, § 4), а если рана не заживала — штраф повышался до 62½ солидов и плата за лечение — до 9 солидов (титул XVII, приб. 1) ^[135] .

Штраф за побои палкой составлял 120 денариев за каждый удар (титул XVII, § 6), причем если от побоев шла кровь, то штраф взимался как при «ране железом» (титул XVII, § 7); штраф за удар кулаком составлял 3 солида за каждый удар (титул XVII, § 8). В этих правилах законодатель особо подчеркивает свободный статус виновного и потерпевшего; это свидетельствует о том, что речь здесь идет главным образом об оскорблении действием. Словесным оскорблениям и клевете был посвящен титул XXX «Об обидах», перечисляющий различные виды оскорбительных эпитетов и назначающий за них штраф в 3 солида. Ответственность повышалась в случае оклеветания кого-либо в качестве доносчика или лжеца (титул XXX, § 7: штраф 15 солидов), а также в случае оклеветания женщины в качестве блудницы (титул XXX, § 3: штраф 45 солидов). Ещё более тяжким преступлением признавалось обвинение в колдовстве , поскольку оно могло возбудить против потерпевшего всеобщую ненависть и преследования; за такое обвинение следовал штраф в 63 солида ^{[прим 12]} (титул LXIV, § 1), а если обвинению подвергалась женщина, то штраф повышался до «трижды 89 солидов» ^{[прим 13]} (титул LXIV, § 2). Обвинение в колдовстве должно было быть ложным; об этом свидетельствует и прибавление 1 титула LXIV, которое налагает на колдунью, съевшую человека, штраф в 200 солидов ^[136] .

Похищение свободной девушки группой из трех лиц влекло штраф в 30 солидов с каждого из виновных (титул XIII, § 1); если в группе было более трех лиц, то каждый из остальных участников должен был уплатить по 5 солидов (титул XIII, § 2). Если участник похищения «имел при себе стрелы», то уплачивал тройной штраф (титул XIII, § 3). Главные виновники похищения ( лат. raptores ) уплачивали штраф в 63 солида (титул XIII, § 4). Величина указанных штрафов не менялась, если девушка была похищена «из-под замка, или из горницы» (титул XIII, § 5), однако похищение девушки, находившейся под покровительством короля, каралось штрафом в 63 солида (титул XIII, § 6). Если похититель свободной был королевским рабом или литом, то он подлежал смерти (титул XIII, § 7). За похищение чужой невесты и вступление с нею в брак виновный подвергался штрафу в 63 солида (титул XIII, § 10) и сверх того должен был уплатить законному жениху 15 солидов (титул XIII, приб. 3). Похищение чужой жены отнесено уже к другой категории и карается штрафом в 200 солидов (титул XV). Позднейшее добавление устанавливает значительный штраф в 200 солидов для соучастников группового нападения и насилия над свободной женщиной или девушкой и штраф в 45 солидов для соучастников, не знавших о насилии (титул XIII, приб. 5) ^[137] .

Ряд норм Салической правды карает незаконные браки, изнасилования и браки между свободными и несвободными. Брак с племянницей , дочерью «какой-либо дальнейшей родственницы», женой брата или дяди подлежал расторжению, а дети от такого брака объявлялись «бесчестными по рождению» и лишались права наследования (титул XIII, приб. 2); по всей видимости, закон перечисляет браки, которые ранее считались дозволенными, в то время как браки между кровными родственниками считались незаконными и до Салической правды. Насилие над свободной девушкой каралось штрафом в 63 солида (титул XXV, § 1); согласие девушки снижало штраф до 45 солидов (титул XXV, § 2). Связь свободного с чужой рабыней влекло возмещение виновным ущерба хозяину рабыни в размере 15 солидов (титул XXV, § 3), сумма удваивалась в случае связи с королевской рабыней (титул XXV, § 4). Сразу два титула (титул XIII «О похищении свободных» и титул XXV «О прелюбодеяниях рабынь») устанавливают, что свободный, вступивший в брак с чужой рабыней, сам становится рабом (титул XIII, § 9; титул XXV, § 5); такая же санкция налагается на свободную, вступившую в брак с рабом (титул XIII, § 8; титул XXV, § 6). Раб, причинивший насилие чужой рабыне, повлёкшее её смерть, подлежал штрафу в 6 солидов в пользу хозяина рабыни или кастрации (титул XXV, § 7); если рабыня оставалась в живых, то раб или получал 300 ударов плетью, или платил господину рабыни 3 солида (титул XXV, § 8). За брак раба с чужой рабыней «против её воли» назначалась пеня в 3 солида (титул XXV, § 9) ^[138] .

Имущественные преступления

Грабёж свободного франка или салического варвара карается штрафом в 63 солида (титул XIV, §§ 1 и 2), грабёж римлянина — штрафом в 35 солидов (титул XIV, § 3). Покушение на грабеж карается штрафом в 63 солида (титул XVII, § 9); прибавление 2 к титулу XVII устанавливает за оконченный грабеж штраф в 30 солидов — меньше, чем за покушение, что в литературе признается явной ошибкой. Законодатель отдельно рассматривает случай нападения на чей-либо дом с целью грабежа: древнейший текст назначает за это штраф в 63 солида (титул XIV, § 6). Позднейшее добавление уточняет признаки объективной стороны преступления и увеличивает ответственность: так, если преступник напал на чужой дом, взломал двери, убил собак, ранил людей и награбил настолько, что вывез награбленное на повозке, то за это назначался штраф в 200 солидов (титул XIV, приб. 1). Кроме того, все награбленное должно быть возвращено владельцу, а соучастники грабежа подлежали штрафу в 63 солида (титул XIV, приб. 2). Салическая правда знает ещё один случай грабежа — ограбление спящего; это деяние наказывалось сильнее, чем открытый грабеж — штрафом в 100 солидов (титул XIV, приб. 3). Сюда же относится и ограбление трупов, наказание за которое устанавливается в титуле LV «Об ограблении трупов» и добавлениях к титулу XIV «О нападениях или грабежах». За ограбление мертвеца, не преданного земле, назначался штраф в 63 солида (титул LV, § 1), впоследствии увеличенный до 100 солидов (титул XIV, приб. 4). Если грабитель трупа вырыл его из земли, то Правда объявляла преступника вне закона ( лат. wargus ) с предоставлением возможности снятия этой санкции при условии примирения с родственниками покойного (титул LV, § 2); дополнительно на виновного налагался штраф в 200 солидов (титул LV, § 3; титул XIV, приб. 5). Другие нормы карают ограбление могильного холма (титул LV, приб. 1 — штраф 15 солидов), ограбление часовни на могиле (титул LV, приб. 3 — штраф 30 солидов) и др. ^[139] .

Значительную часть Салической правды составляют постановления о краже . Размеры штрафов за кражу в основном зависели от ценности и в некоторых случаях важности предмета преступления : так, дороже по сравнению с обычным скотом оценивалась кража кабана, предназначенного для жертвоприношения (титул II, § 12) или быка, принадлежащего трем виллам (титул III, § 5). Кража со взломом или подбором ключа каралась строже обычной кражи (например, кража ястреба на дереве или из-под замка согласно §§ 1 и 3 титула VII); даже если взломщику не удавалось что-нибудь украсть, он присуждался к штрафу в 30 солидов (титул XI, § 6). Ещё более тяжелое наказание следовало за ночную кражу с проникновением во двор: самый факт такого проникновения карался штрафом в 45 солидов (титул XXXIV, приб. 2). Правда различает случаи, когда украдено все имущество и когда какая-то часть имущества оставлена вором: в последнем случае штраф уменьшается (например, кража всего стада свиней или части стада согласно §§ 14 и 15 титула II). Кража рабов приравнивается к краже скота (титул X, § 1); отпуск на волю чужого раба карался наравне с убийством раба (титул X, приб. 1). Различалась кража, совершенная свободным или рабом: если свободный присуждался к штрафу, то раб подвергался также телесному наказанию — ударам плетью или кастрации (титул XII), а также пыткам с целью вынудить признание в воровстве (титул XL); в некоторых случаях телесное наказание могло быть заменено денежным взысканием с хозяина раба (титул XL, §§ 2 и 11) ^{[140] [141] [142]} .

Титул XVI устанавливает штраф в 63 солида за различные виды поджога : дома (§§ 1 и 2), амбара или риги с хлебом (§ 3), хлева со свиньями или стойла с животными (§ 4); за поджог забора или изгороди взимался штраф в 15 солидов (§ 5). Если поджог имел своим следствием полное уничтожение имущества, то виновный присуждался к штрафу в 200 солидов, не считая уплаты стоимости и возмещения убытков (титул XVI, приб. 2). Закон особо выделяет потраву скотом чужих угодий: если кто-либо намеренно впускал скот на поле или на «какое-нибудь другое обработанное место», то виновный присуждался к возмещению вреда и штрафу в 30 солидов (титул IX, приб. 2), если скот случайно попал на чужой участок и причинял вред землевладельцу, то последний в случае отрицания хозяином скота своей вины мог требовать 15 солидов (титул IX, § 4). За увечья, причиненные чужому скоту, виновный должен был уплатить стоимость и взять изувеченный скот себе; если же он не сознавался в своем поступке, то подвергался штрафу в 15 солидов и возмещению убытков (титул IX, § 1). Порча чужого поля путем боронования или проезда «с телегой не по дороге» каралась штрафом в 3 солида (только что взошедшие посевы) или 15 солидов ( колосящиеся посевы) (титул XXXIV, §§ 2 и 3). К имущественным преступлениям относится и самовольное пользование чужим конем, караемое штрафом в 30 солидов (титул XXIII) ^{[143] [144]} .

Суд и процесс

Судоустройство

Основным звеном судебной системы франков являлось народное судебное собрание ( лат. mallus ) административной единицы Франкского государства — сотни ; место, где проводилось такое собрание, именовалось мальбергом ( лат. mallobergus , Malberg , букв. «судный холм» — выражение, берущее начало со времен, когда древние германцы проводили суд на священных холмах). Салическая правда различает два вида сотенных судебных собраний: регулярное публичное собрание ( лат. mallus publicus , титулы XLVI, XIV, XXXIX), которое созывается раз в 40 суток или 6 недель (титулы XLVII, L, LVI), и чрезвычайное собрание ( лат. mallus indictus , титулы XLIV, XLVI), которое объявляется специально и на которое обязаны явиться лишь приглашенные лица. Регулярные собрания рассматривали более важные дела — например, о земельных спорах; в чрезвычайных собраниях разбирались дела о движимой собственности, а также совершались такие юридические акты, как освобождение рабов, внесение reipus'а, передача имущества посредством аффатомии и др. ^{[145] [146] [147] [148] [149]} .

Решения судебных собраний выносились рахинбургами ( лат. rachineburgius , букв. «податель совета») — лицами из числа знати, обладавшими знаниями в сфере права и избиравшимися для решения каждого дела; эдикт Хильперика именует их «сидящими и говорящими [закон]» ( лат. sedentes et dicentes ). Судебные функции рахинбургов следуют в том числе из положения Салической правды, согласно которому «если какие-либо из рахинбургов, заседая в судебном собрании и разбирая тяжбу между двумя лицами, откажутся сказать закон, следует, чтобы истец заявил им: „здесь я призываю вас постановить решение согласно Салическому закону“» (титул LVII, § 1). Постановление решений являлось обязанностью рахинбургов; в случае отказа от выполнения судебных функций или вынесения неправосудных решений они подлежали штрафным санкциям (титул LVII, §§ 1—3). Помимо отправления правосудия рахинбурги участвовали в принудительном изъятии имущества у осужденного, отказывающегося платить штраф (титулы L, LVI). При Карле Великом рахинбурги постепенно были заменены королевскими должностными лицами — скабинами , от которых происходит институт шеффенов ^{[150] [151] [152]} .

Объявлял о судебном собрании и председательствовал на нём либо тунгин ( лат. thunginus , букв. «принуждающий») — выборный глава округа , в состав которого входила данная сотня, либо центенарий ( лат. centenarius , букв. «сотник») — выборное должностное лицо, стоявшее во главе сотни. Обязанность приводить в исполнение решения суда была возложена на графа ( лат. grafio ) — фискального и полицейского агента короля, который взимал fretus (титул LIII), конфисковал имущество (титул LI, § 1), задерживал преступника для последующей доставки в суд (титул XXXII, приб. 3); графу помогали сацебароны, которые в том числе присутствовали в судебных собраниях (титул LIV, § 4). Начиная с VI века граф как представитель королевской власти становится главой округа и заменяет тунгина в отправлении правосудия: капитулярий III прямо указывает, что граф является судьей ( лат. iudex, hoc est comis aut grafio ). Тунгин не упоминается уже в первых салических капитуляриях; центенарий, руководивший чрезвычайным судом, в VIII—IX веках лишился права рассматривать дела о тяжких преступлениях, которые были отнесены к подсудности графского суда, и из выборного старшины превратился в назначаемого подчиненного графа ^{[153] [154] [155] [156]} .

Салическая правда не знает королевского суда в качестве верховной инстанции: франки не восприняли идею о том, что вся судебная власть исходит от короля. Роль короля по сравнению с сотенными судебными собраниями была невелика: суд перед народом ( лат. coram populo ) считался выше, чем суд перед королем ( лат. coram rege ). Первоначально король лишь оказывал поддержку народным судебным собраниям и их решениям: так, Салическая правда в титуле LVI предписывает «вызвать на суд пред лицо самого короля» того, кто пренебрегает явкой в судебное собрание, медлит с выполнением решения рахинбургов, не желает давать обязательство уплатить композицию и т. д.; король упоминается также в титулах XVIII (штраф за лжесвидетельство перед королем) и XLVI (аффатомия могла происходить либо в публичном собрании, либо в присутствии короля). Впоследствии судебные прерогативы короля стали расширяться: в частности, согласно эдикту Хильперика он стал принимать апелляции на неправомерные действия графа по конфискации имущества ответчика (§ 7), объявлял не желающего явиться на суд преступника вне своего покровительства (§ 9) и др. ^{[157] [158]} .

Судопроизводство

Франкскому судебному процессу не было известно деление на гражданское и уголовное судопроизводство: дела всех категорий рассматривались на одних и тех же судебных народных собраниях. Преследование ответчика ( обвиняемого ) было делом истца ( потерпевшего ). В суд вызывали с участием свидетелей (титул I, § 3). Вызванный в суд ответчик был обязан явиться в назначенный день, неявка каралась штрафом (титул I, § 1). Неявившемуся ответчику давали новый срок для явки, причем Салическая правда устанавливала трехкратный вызов (титул LVI). Если и после этого ответчик не являлся и при этом у него не было извинительных причин (согласно титулам I, XVI болезнь, королевская служба или смерть кого-либо из близких), то его вызывали на суд перед королем. При неявке перед королем виновный объявляется вне закона и вместе со своим имуществом «делается собственностью истца» (титул LVI, § 1). С другой стороны, и сам вызывавший истец должен был явиться в суд под страхом уплаты штрафа в пользу вызываемого (титул I, § 2). По делу об убийства истцом мог быть ближайший родственник убитого, а также его хозяин (при убийстве раба или лита), патрон (при убийстве вольноотпущенника), епископ (при убийстве священнослужителя) или другое лицо, которому следовал вергельд ^{[159] [160]} .

Истец обращался к рахинбургам с требованием «постановить решение согласно Салическому закону» (титул LVII, § 1). В своем ответе рахинбурги должны были «сказать закон» ( лат. legem dicere ), то есть высказать свое мнение об обычаях, подлежавших применению к данному делу. При этом, когда рахинбурги ссылались на закон, они имели в виду не только саму Салическую правду, но и неписаные обычаи. Если обвиняемый отрицал совершение им правонарушения, рахинбурги выносили решение о порядке доказывания и устанавливали, в частности, может ли обвиняемый очиститься от обвинения единоличной присягой или принести присягу вместе с родичами-соприсяжниками или подвергнуться ордалии . Из источников известно, что суждение рахинбургов высказывалось на судебном собрании; если присутствовавшие единогласно одобряли высказанное суждение, оно превращалось в судебное решение . Решение считалось окончательным и не подлежало обжалованию в инстанционном порядке ; в случае вынесения неправосудного решения предусматривалась не отмена решения, а наказание вынесших его лиц: за суд «не по закону» рахинбурги могли быть присуждены к штрафу (титул LVII, § 3) ^{[161] [162]} .

Наиболее явным доказательством считалась поимка на месте преступления с поличным. Доказательство преступления — так называемая твердая улика ( лат. certa probatio ) — прикреплялось к преступнику (например, украденная вещь привязывалась вору на спину или на шею). В случае поимки с поличным обвиняемый терял право на предоставление ему срока для явки в суд: потерпевший имел право незамедлительно препроводить его к графу, который связывал его и доставлял в суд. К certa probatio относились и королевские грамоты (титул XIV, § 4). Рабы, обвиненные в преступлениях, подлежали пытке с целью вынуждения признания (титул XL). В случаях, предусмотренных законом или обычаем, ответчику предоставлялась возможность очистить себя от обвинения, дав присягу в своей невиновности; вместе с обвиняемым, как правило, присягали его близкие — соприсяжники, число которых различалось в зависимости от дела — 12 (титул LVIII), 20 (титул XVI, приб. 3), 25 (титул XLII, § 5). Как отмечал М. А. Чельцов-Бебутов , соприсяжники «отнюдь не являлись свидетелями в современном понимании этого термина: их присяга удостоверяла не наличие или отсутствие определённых фактов, связанных с событием преступления, которое рассматривал суд, а только их убеждение в том, что обвиняемый и его присяга достойны доверия» ^{[163] [164]} .

Салическая правда предусматривает Божий суд — испытание кипятком (так называемое испытание котелком или очищение водой), применявшееся к обвиняемому, который не мог выставить соприсяжников (титул XVI, приб. 3) или «выкупить руку от котелка» (титул LIII). Воду в котле доводили до кипения, бросали туда камень или кольцо, и обвиняемый должен был вытащить камень или кольцо обнаженной рукой. Если через некоторое время рука покрывалась волдырями, то испытуемый признавался виновным. Закон не знает судебного поединка , хотя некоторые исследователи, основываясь на положении титула LVI о «других законных способах» разрешения спора, полагают, что поединок допускался судебной практикой ^{[165] [164]} .

Свидетельские показания занимали во франкской системе доказательств одно из последних мест: Салическая правда упоминает о необходимости допросить свидетелей лишь в редких случаях, в частности, по делам о злонамеренной потраве угодий (титул IX, приб. 2), о похищении чужого раба (титул XXXIX). За лжесвидетельство был установлен значительный штраф (титул XLVIII). Помимо так называемых судебных свидетелей существовала группа свидетелей ( лат. testes rogati ), специально приглашавшихся при совершении определённых актов: заключении сделки (титул XLVII), аффатомии (титул XLVI), вызове в суд (титул I), уплате долга (титул L), удостоверении перед королем, что ответчик пренебрег явкой в суд или не исполнил решения рахинбургов (титул LVI). Testes rogati специально приглашались в установленном Правдой числе, чтобы подтвердить факт совершения акта в их присутствии. Явка таких свидетелей признавалась обязательной: в случае неявки или нежелания дачи показаний под присягой они подлежали штрафу в 15 солидов (титул XLIX) — столько же, сколько платил лжесвидетель или неявившийся ответчик ^[166] .

in Russian

in other languages

•   Salic truth : themed media files on Wikimedia Commons
• Pactus legis Salicae (Latin) . Monumenta Germaniae Historica . - Scientific edition of 1962.
• Lex Salica (Latin) . Monumenta Germaniae Historica. - Scientific edition of 1969.